пульс · 21 марта 2018
Проза в «Провинции»: Квартал
Раз уж мы пошли по пути самиздата, то и славную прозу авторства провинциалов рады опубликовать. Вот вам, например, атмосферный рассказ про негламурный Квартал от Андрея Темнова.
ТЕКСТ: АНДРЕЙ ТЕМНОВ 7.12.2017 РЕДАКТОР: САША ХАРИТОНОВА 7.12.2017 ФОТОГРАФИИ: КИРИЛЛ ФАЛЕЕВ
ТЕКСТ: АНДРЕЙ ТЕМНОВ 7.12.2017 РЕДАКТОР: САША ХАРИТОНОВА 7.12.2017 ФОТОГРАФИИ: КИРИЛЛ ФАЛЕЕВ
«Ой, где был я вчера — не найду, хоть убей.
Только помню, что стены с обоями»
Владимир Высоцкий
Только помню, что стены с обоями»
Владимир Высоцкий
1
Марк спускался по длинной лестнице, ведущей в Квартал. Перед ним был центр города. Он лежал чуть ниже, в грязно-фиолетовой завесе подползающей зимней ночи. Советские коробки, дореволюционные церкви, стеклянный новодел моллов. А над ними — густой, воняющий крепостным полушубком дым из сотен печных труб. Сибирская эклектика.
Лестница скрипела под ботинками. Дешевая китайская плитка щедро сдобренная настом из снега, соли и гравия. Марк вслушивался в звук шагов и посмеивался собственным мыслям. Ему было весело. Пятница.
В этот час Квартал расцветал огнями, но обжитым и уютным не казался. Сюда приходили пить, курить и забывать. Здесь не задерживались. Здесь все было понарошку. Нарисованное веселье воображаемых людей. Марк не любил Квартал, но сегодня был особый случай. Шепоток донес, что на одном из перекрестков открывается новый бар за авторством его приятелей. Такое нельзя пропускать.
Лестница скрипела под ботинками. Дешевая китайская плитка щедро сдобренная настом из снега, соли и гравия. Марк вслушивался в звук шагов и посмеивался собственным мыслям. Ему было весело. Пятница.
В этот час Квартал расцветал огнями, но обжитым и уютным не казался. Сюда приходили пить, курить и забывать. Здесь не задерживались. Здесь все было понарошку. Нарисованное веселье воображаемых людей. Марк не любил Квартал, но сегодня был особый случай. Шепоток донес, что на одном из перекрестков открывается новый бар за авторством его приятелей. Такое нельзя пропускать.
В голосе барменши едва уловимо звякнул метал, безошибочно выдающий характер. Определенно не девочка-припевочка и не бедная студентка из глухомани, отправившаяся в большой город за хорошей жизнью.
Марк одолел спуск и сразу оказался в нужном месте. Двухэтажный деревянный дом. Смешной и неестественный закос под старину. Фейковая изба. Неважно. Скорее наверх, туда, где теплее. Десять скачков по крутой темной лестнице, массивная дверь, короткий визг петель.
Внутри просторно, нежарко и малолюдно. То ли он ошибся вывеской, то ли пришел слишком рано. В конце концов, это кабак или кофейня для девочек? Непривычно длинная барная стойка из светлого, грубо покрытого лаком дерева терялась в дальнем углу зала. Играл плохой русский рок середины нулевых. И ни одного знакомого лица.
— Чего тебе, милый?
Марк рывком обернулся. Перед ним стояла высокая девушка в забавном фартуке а-ля лапти и хохлома. Очевидно, здешний бармен.
— Вы работаете?
— Да. Сегодня у нас техническое открытие, так что не суди строго.
— Пиво темное есть?
— Пока да.
— В смысле?
— Привезли всего одну кегу, может не хватить.
— Звучит угрожающе.
— Так бойся!
Девушка рассмеялась и быстрым шагом вернулась за барку. Марк сел недалеко от двери, чтобы видеть входящих посетителей. Он ждал друзей. Шли минуты, но никто не появлялся. Пиво ему нести тоже не спешили. Наконец долгожданная кружка оказалась в зоне досягаемости.
— Вы его чайной ложечкой из кеги наливаете?
— Нет, теплыми, любящими ладошками.
В голосе барменши едва уловимо звякнул метал, безошибочно выдающий характер. Определенно не девочка-припевочка и не бедная студентка из глухомани, отправившаяся в большой город за хорошей жизнью. Марку стало интересно. Он пригубил пиво. Слишком теплое и сладкое. Иного и не ожидалось.
Внутри просторно, нежарко и малолюдно. То ли он ошибся вывеской, то ли пришел слишком рано. В конце концов, это кабак или кофейня для девочек? Непривычно длинная барная стойка из светлого, грубо покрытого лаком дерева терялась в дальнем углу зала. Играл плохой русский рок середины нулевых. И ни одного знакомого лица.
— Чего тебе, милый?
Марк рывком обернулся. Перед ним стояла высокая девушка в забавном фартуке а-ля лапти и хохлома. Очевидно, здешний бармен.
— Вы работаете?
— Да. Сегодня у нас техническое открытие, так что не суди строго.
— Пиво темное есть?
— Пока да.
— В смысле?
— Привезли всего одну кегу, может не хватить.
— Звучит угрожающе.
— Так бойся!
Девушка рассмеялась и быстрым шагом вернулась за барку. Марк сел недалеко от двери, чтобы видеть входящих посетителей. Он ждал друзей. Шли минуты, но никто не появлялся. Пиво ему нести тоже не спешили. Наконец долгожданная кружка оказалась в зоне досягаемости.
— Вы его чайной ложечкой из кеги наливаете?
— Нет, теплыми, любящими ладошками.
В голосе барменши едва уловимо звякнул метал, безошибочно выдающий характер. Определенно не девочка-припевочка и не бедная студентка из глухомани, отправившаяся в большой город за хорошей жизнью. Марку стало интересно. Он пригубил пиво. Слишком теплое и сладкое. Иного и не ожидалось.
К середине второй кружки он созрел для созерцательных процедур. Девушка-бармен не была записной красавицей. Не слишком худая, с широкими плечами и заметными скулами она никоим образом не вписывалась в канон. В ее чертах угадывалась смешанная кровь. Две черные, тяжелые косы, чувственный рот, большие глаза и неожиданные для такого типа лица круглые щеки с подъемом. Что-то среднее между росчерком кавказского хребта, закатом на Волге и диким бегом мустангов в прериях Америки. Штучная порода.
— У вас всегда такое дерьмовое пиво?
— А ты всегда такой говнюк?
Марк рассмеялся.
— Две фразы и обе про говно, мы друг другу подходим. Как тебя зовут?
— Аврора.
— Не верю! Имя ненастоящее.
— Может и нет, но разве это важно?
— Допустим. Но что оно означает?
— Сегодня — твоя путеводная звезда.
— У вас всегда такое дерьмовое пиво?
— А ты всегда такой говнюк?
Марк рассмеялся.
— Две фразы и обе про говно, мы друг другу подходим. Как тебя зовут?
— Аврора.
— Не верю! Имя ненастоящее.
— Может и нет, но разве это важно?
— Допустим. Но что оно означает?
— Сегодня — твоя путеводная звезда.
2
В баре заметно прибавилось народу. Музыка заиграла громче. Стало по-пятничному шумно и взбалмошно. Марк смотрел на толпу. В ней были его друзья и люди совершенно незнакомые. Они сталкивались, перемешивались, становясь целым, а затем вновь распадались на атомы. Так выглядела жизнь.
Рядом возник Федор. Долговязый парень с бледно-желтым лицом среднерусского оттенка. Редкие волосы, водянистые глаза, расслабленные жесты. С первого взгляда было трудно понять, сколько ему лет. В зависимости от количества выпитого он равно мог сойти и за студента третьего курса, и за сорокалетнего алкоголика в разводе. Сегодня он выглядел хорошо: свежесть во взгляде, опрятная рубашка, полупиджак и неизменные «командирские» часы на запястье. Что-то про стильных парней рабочих кварталов.
Федор обнял Марка за плечи и сказал со знакомой насмешкой:
— Вернулся?
— Откуда?
— С морей своих!
— Уже неделю как. У вас тут холодно, как в жопе мамонта.
— Ты что-то плохо загорел, бухал небось?
— Не без этого.
Рядом возник Федор. Долговязый парень с бледно-желтым лицом среднерусского оттенка. Редкие волосы, водянистые глаза, расслабленные жесты. С первого взгляда было трудно понять, сколько ему лет. В зависимости от количества выпитого он равно мог сойти и за студента третьего курса, и за сорокалетнего алкоголика в разводе. Сегодня он выглядел хорошо: свежесть во взгляде, опрятная рубашка, полупиджак и неизменные «командирские» часы на запястье. Что-то про стильных парней рабочих кварталов.
Федор обнял Марка за плечи и сказал со знакомой насмешкой:
— Вернулся?
— Откуда?
— С морей своих!
— Уже неделю как. У вас тут холодно, как в жопе мамонта.
— Ты что-то плохо загорел, бухал небось?
— Не без этого.
Федор сел рядом и заказал двойной виски с двумя кубиками льда. Классика. Когда подошла барменша, он явно ее узнал.
— Привет, Аврора!
— Здравствуй, Федор, — девушка подбоченилась и по-хозяйски оглядела обстановку . — Это твой друг?
— Ну как друг. Мы его сегодня закапывать не будем.
— А может и надо!
— Обижает тебя?
— Хамит, паясничает.
— Это он может. Ты ему главное много не наливай.
— А что будет?
— Ну как... — Федор недобро хохотнул. — Дебош!
— Пф, испугал.
Аврора фыркнула, крутанула подолом и растворилась в толпе. Марк приложился к кружке. Неизвестно какой по счету.
— Ты ее знаешь?
— Аврору? Конечно, она одна из владельцев бара.
— Мне следовало догадаться, уж больно умная.
— Да, мы с ней почти ровесники. Она тут всех по струнке строит.
— Ровесники, говоришь...
— Ага! — Федор откинулся на спинку высокого барного стула. — Значит, на студенток больше не тянет?!
— Меня вообще уже ни на кого не тянет. Только на тебя.
— Вот ведь сука. Курить идем?
Они спустились во двор. Быстро холодало. Пар изо рта смешивался с сигаретным дымом и, замысловато клубясь, исчезал за пограничной чертой желтого пятака-фонаря. Мир сузился до нескольких сутулых спин, утыканного бычками сугроба и заплеванной покосившейся скамейки, на которой никто не сидел. Завязался пьяный разговор без фабулы и морали.
— Ты себя хорошим человеком считаешь? — спросил Федор с деланной серьезностью.
— Ну, началось, епамать... А надо?
— Ты, Марк, не очень хороший человек, и ты сам знаешь почему.
— Фигня полная, — Марк раздраженно отмахнулся. — После меня их отношения только крепче стали, да и вообще ты мне сам добро дал.
— Нихрена! Ты меня спросил: «Делать или нет?», а я тебе сказал: «Делай, если хочешь». И ты сделал.
— Друзей я, по крайней мере, никогда не кидал.
— Кроме того случая, прошлым летом в Квартале.
— Я Тимура не бросил, он сам пропал!
— Ага, конечно. То-то ты бежал оттуда до самого Музыкального театра.
— Тут соглашусь, было.
Оба рассмеялись.
— Задолбал меня этот город, если честно, Федя. Пора валить, походу.
— Это ты просто в Челябинске не жил. Вот где реальная жопа!
— А у нас не жопа?
— У нас культурная столица, бля. В Челябинске ты выходишь на остановку, оглядываешься, а вокруг, куда ни кинь, трубы заводов.
— А народ в кепках-восьмиклинках ходит?
— И в фиолетовых трениках. На стиле.
— Музыка желтого снега.
— Привет, Аврора!
— Здравствуй, Федор, — девушка подбоченилась и по-хозяйски оглядела обстановку . — Это твой друг?
— Ну как друг. Мы его сегодня закапывать не будем.
— А может и надо!
— Обижает тебя?
— Хамит, паясничает.
— Это он может. Ты ему главное много не наливай.
— А что будет?
— Ну как... — Федор недобро хохотнул. — Дебош!
— Пф, испугал.
Аврора фыркнула, крутанула подолом и растворилась в толпе. Марк приложился к кружке. Неизвестно какой по счету.
— Ты ее знаешь?
— Аврору? Конечно, она одна из владельцев бара.
— Мне следовало догадаться, уж больно умная.
— Да, мы с ней почти ровесники. Она тут всех по струнке строит.
— Ровесники, говоришь...
— Ага! — Федор откинулся на спинку высокого барного стула. — Значит, на студенток больше не тянет?!
— Меня вообще уже ни на кого не тянет. Только на тебя.
— Вот ведь сука. Курить идем?
Они спустились во двор. Быстро холодало. Пар изо рта смешивался с сигаретным дымом и, замысловато клубясь, исчезал за пограничной чертой желтого пятака-фонаря. Мир сузился до нескольких сутулых спин, утыканного бычками сугроба и заплеванной покосившейся скамейки, на которой никто не сидел. Завязался пьяный разговор без фабулы и морали.
— Ты себя хорошим человеком считаешь? — спросил Федор с деланной серьезностью.
— Ну, началось, епамать... А надо?
— Ты, Марк, не очень хороший человек, и ты сам знаешь почему.
— Фигня полная, — Марк раздраженно отмахнулся. — После меня их отношения только крепче стали, да и вообще ты мне сам добро дал.
— Нихрена! Ты меня спросил: «Делать или нет?», а я тебе сказал: «Делай, если хочешь». И ты сделал.
— Друзей я, по крайней мере, никогда не кидал.
— Кроме того случая, прошлым летом в Квартале.
— Я Тимура не бросил, он сам пропал!
— Ага, конечно. То-то ты бежал оттуда до самого Музыкального театра.
— Тут соглашусь, было.
Оба рассмеялись.
— Задолбал меня этот город, если честно, Федя. Пора валить, походу.
— Это ты просто в Челябинске не жил. Вот где реальная жопа!
— А у нас не жопа?
— У нас культурная столица, бля. В Челябинске ты выходишь на остановку, оглядываешься, а вокруг, куда ни кинь, трубы заводов.
— А народ в кепках-восьмиклинках ходит?
— И в фиолетовых трениках. На стиле.
— Музыка желтого снега.
Внезапно из темноты переулка вынырнул Тимур. Черные замусоленные джинсы, черная куртка непонятной сезонности, черная шапка-гандонка. И чернявый сам: шалые цыганские глаза под срастающимися бровями, стремительная походка, руки в карманах.
— Здорова, парни!
— Привет, Тимурка, — Федор раскрыл объятья . — Ты не представляешь, как я рад тебя видеть!
— Чо, уже синие, да? — Тимур достал самокрутку из потертого стального портсигара. — Там из наших есть кто?
— Да, только пиво дерьмовое. У тебя-то все в порядке?
— Как у бурятки.
Тимур вышел на свет. Взгляд у него был дикий и отсутствующий.
— Скажите, я сильно угашенный?
— Ё-мое, — Марк затушил бычок о подошву ботинка. — Опять шабили? С кем?
— Неважно! — Тимур растекся в улыбке и взял друзей под руки. — Го, внутрь?
— В ногах правды нет, — подытожил Федор.
На лестнице возникло легкое столпотворение. Дверь в бар и туалет обитали на одном пролете. Снизу, гоня перед собой ледяной воздух и сигаретный перегар, поднимались курильщики. Сверху, из огня и гама вышедшего на полуночное пике бара, в уборную ломились страждущие граждане. Преимущественно женского пола. Марк и Тимур уперлись в спину Федора, который, в свою очередь, остановился, пропуская каких-то девиц.
— Джентльмен! — Марк воздел руки, пародируя молитвенные бдения.
— Учитесь, пока отец живой!
Марк повернулся к Тимуру:
— Слушай, ты Аврору эту знаешь?
— Которая за баром? Видел пару раз.
— Что скажешь?
Тимур посмотрел в глаза друга. Накурено и оттого предельно вкрадчиво.
— Она похожа на всех твоих девушек сразу.
Марк коротко хохотнул.
— Ты же в курсе, мне нравятся с изюминкой.
— Я бы сказал — с изъяном.
Затор рассосался сам собой. Они вновь оказались в баре.
— Здорова, парни!
— Привет, Тимурка, — Федор раскрыл объятья . — Ты не представляешь, как я рад тебя видеть!
— Чо, уже синие, да? — Тимур достал самокрутку из потертого стального портсигара. — Там из наших есть кто?
— Да, только пиво дерьмовое. У тебя-то все в порядке?
— Как у бурятки.
Тимур вышел на свет. Взгляд у него был дикий и отсутствующий.
— Скажите, я сильно угашенный?
— Ё-мое, — Марк затушил бычок о подошву ботинка. — Опять шабили? С кем?
— Неважно! — Тимур растекся в улыбке и взял друзей под руки. — Го, внутрь?
— В ногах правды нет, — подытожил Федор.
На лестнице возникло легкое столпотворение. Дверь в бар и туалет обитали на одном пролете. Снизу, гоня перед собой ледяной воздух и сигаретный перегар, поднимались курильщики. Сверху, из огня и гама вышедшего на полуночное пике бара, в уборную ломились страждущие граждане. Преимущественно женского пола. Марк и Тимур уперлись в спину Федора, который, в свою очередь, остановился, пропуская каких-то девиц.
— Джентльмен! — Марк воздел руки, пародируя молитвенные бдения.
— Учитесь, пока отец живой!
Марк повернулся к Тимуру:
— Слушай, ты Аврору эту знаешь?
— Которая за баром? Видел пару раз.
— Что скажешь?
Тимур посмотрел в глаза друга. Накурено и оттого предельно вкрадчиво.
— Она похожа на всех твоих девушек сразу.
Марк коротко хохотнул.
— Ты же в курсе, мне нравятся с изюминкой.
— Я бы сказал — с изъяном.
Затор рассосался сам собой. Они вновь оказались в баре.
3
Творилось невероятное и при этом банальное. Федор покупал незнакомым дамам шампанское и просил включить что-нибудь медленное из Розенбаума. Тимур кирял из фляжки некое убойное пойло, которое ему по старой дружбе смешал хозяин заведения. Хрень оказалась настолько забористая, что очень скоро он лег спать на барку, а Марк по своему обыкновению закусил удила и заказал чистого джина. Чтобы тут же заполировать его темным пивом. Вечер переставал быть томным.
В какой-то момент Марк понял, что очень хочет чайную паузу. Горячую, сибирскую, на травах. Аврора принесла дымящуюся кружку. На подернутой паром поверхности кружились красные бусины ягод. Марк с наслаждением отхлебнул. Это было прекрасно, в голове слегка прояснилось.
— Как чай? — негромко спросила девушка, перегнувшись через стойку.
— Говно! — смачно изрек Марк.
Обиделась. Ушла, не сказав ни слова. Марк встал, выругался и, работая локтями, пробился к Федору. Потная толпа попыталась было его задушить, но в этот раз обошлось. В груди стало зло и гадостно.
— Федя, курить идем? — Марк грубо схватил друга за руку, отрывая от приятного женского общества.
— Такие мужчины и без огня?! — Федор был пьян и развязен. — Сына, тебя в детстве хорошим манерам не учили?
— Ладно, извини, отец. Пойдем, выпьем тогда.
— Ну пошли, коль не шутишь.
Дамы остались с двумя бутылками шампанского, а перед друзьями словно по волшебству вырос маленький столик с графином местной самогонки и тарелочкой мелко порезанного лимона. Картина маслом. Натюрморт.
В какой-то момент Марк понял, что очень хочет чайную паузу. Горячую, сибирскую, на травах. Аврора принесла дымящуюся кружку. На подернутой паром поверхности кружились красные бусины ягод. Марк с наслаждением отхлебнул. Это было прекрасно, в голове слегка прояснилось.
— Как чай? — негромко спросила девушка, перегнувшись через стойку.
— Говно! — смачно изрек Марк.
Обиделась. Ушла, не сказав ни слова. Марк встал, выругался и, работая локтями, пробился к Федору. Потная толпа попыталась было его задушить, но в этот раз обошлось. В груди стало зло и гадостно.
— Федя, курить идем? — Марк грубо схватил друга за руку, отрывая от приятного женского общества.
— Такие мужчины и без огня?! — Федор был пьян и развязен. — Сына, тебя в детстве хорошим манерам не учили?
— Ладно, извини, отец. Пойдем, выпьем тогда.
— Ну пошли, коль не шутишь.
Дамы остались с двумя бутылками шампанского, а перед друзьями словно по волшебству вырос маленький столик с графином местной самогонки и тарелочкой мелко порезанного лимона. Картина маслом. Натюрморт.
— Ты мне скажи, Марк, вот откуда в тебе столько дерьма?
Федор медленно и демонстративно закурил, хотя курить здесь по парадоксальному отечественному закону было запрещено. Все, как в старом шлягере: «Наркотики нельзя, но можно водку».
— А в тебе?
— Ты от ответа-то не уходи. Вот ты девушку обидел — во-первых, ни за что, а во-вторых, что в двойне гнусно, она ведь в твоем духе.
— Затянуться дай.
Марк вдохнул сладкий дым, передал недокуренную сигарету, отхлебнул воды из «запивочного» стакана.
— Просто я — Зилов.
— Кто, бля?
— Зилов! Филолог ты херов.
— Твою ж мать... Понятно. Ты может и на охоту собрался? Ружье ведь есть, и патроны.
— В Южную Америку.
— С поправкой на век то на то и выходит.
— Вот-вот.
— Только Зилов никогда не уедет из города, ты это понимаешь?
— Я этого боюсь.
Помолчали. Выпили. Лимон обжигал гортань похлеще самогона. Клин клином.
— Федя, как думаешь, мы правильно живем?
— Надо Оле позвонить, она всю правду скажет.
— Точно!
— Только поздно уже, четвертый час.
— Внатуре.
— Я одно знаю — утром проснусь, протрезвею и снова все черно-белое.
— Ты попрыгай и на вторяках будешь. Один мой знакомый так всегда делает.
— Умный дохера. Бывай, короче, поехал я.
— Уже?
— Меня ждет Артур, Хонда, бордовый, 765.
— Я тебе сколько должен?
— Сочтемся.
Федор медленно и демонстративно закурил, хотя курить здесь по парадоксальному отечественному закону было запрещено. Все, как в старом шлягере: «Наркотики нельзя, но можно водку».
— А в тебе?
— Ты от ответа-то не уходи. Вот ты девушку обидел — во-первых, ни за что, а во-вторых, что в двойне гнусно, она ведь в твоем духе.
— Затянуться дай.
Марк вдохнул сладкий дым, передал недокуренную сигарету, отхлебнул воды из «запивочного» стакана.
— Просто я — Зилов.
— Кто, бля?
— Зилов! Филолог ты херов.
— Твою ж мать... Понятно. Ты может и на охоту собрался? Ружье ведь есть, и патроны.
— В Южную Америку.
— С поправкой на век то на то и выходит.
— Вот-вот.
— Только Зилов никогда не уедет из города, ты это понимаешь?
— Я этого боюсь.
Помолчали. Выпили. Лимон обжигал гортань похлеще самогона. Клин клином.
— Федя, как думаешь, мы правильно живем?
— Надо Оле позвонить, она всю правду скажет.
— Точно!
— Только поздно уже, четвертый час.
— Внатуре.
— Я одно знаю — утром проснусь, протрезвею и снова все черно-белое.
— Ты попрыгай и на вторяках будешь. Один мой знакомый так всегда делает.
— Умный дохера. Бывай, короче, поехал я.
— Уже?
— Меня ждет Артур, Хонда, бордовый, 765.
— Я тебе сколько должен?
— Сочтемся.
4
Марк продолжал пить. Медленно, остервенело, упорно. Мысли-гусли кружились хороводом. Он плохо узнавал людей, а они, кажется, уже не очень хотели знать его. Музыка стала тише, людей почти не осталось.
Вдруг появились дружки-пирожки. Пьяные и шумные. Начали уговаривать ехать на какую-то вписку у черта на рогах. Марк уперся, послал всех на три буквы: грубо, громко, со знанием дела. Разбил бокал, дал кому-то по лицу. Потом дали ему. Много раз. Крутили, тащили вниз по лестнице. Он укусил ближайшего урода за руку, вырвался. Схватил стул, кинул в преследователей. Грязно материл всех поименно. Сзади навалились, повалили, жестко врезали по почкам. Затем вмешался бармен — бывший боксер всех быстро успокоил. Друзья уехали. Марк остался.
Помещение опустело. Стало очень тихо и пронзительно. Он сидел за баркой и тупо пялился в полупустой стакан выдохшегося пива. Напротив стояла Аврора. Она протянула ему стакан холодной воды.
— Ты зачем так напился, Марк? — сочувственно-иронично спросила девушка.
— Не обиделась?
— Будем считать, ты мне должен.
— Заметано.
— Ты помнишь, как плясал тут?
— Чего-чего?
— Час назад отплясывал, как сумасшедший. Руками махал, гитару терзал, орал «Creep», потом всех матом посылал. Тебя друзья еле угомонили.
— Не помню нифига, — Марк упер пальцы рук в голову и начал массировать виски. — К тебе приставал?
— Пытался.
— Бля.
— Вот именно — бля.
— Тебя в школе ручкой в спину тыкали пацаны с задней парты?
— Может быть, а что?
— Ну вот это примерно то же самое.
— Едь домой, Марк.
— А ты?
— Я тоже уезжаю, закрываемся.
— Такси вызвала?
— У меня парень есть, и он за мной приехал.
Вдруг появились дружки-пирожки. Пьяные и шумные. Начали уговаривать ехать на какую-то вписку у черта на рогах. Марк уперся, послал всех на три буквы: грубо, громко, со знанием дела. Разбил бокал, дал кому-то по лицу. Потом дали ему. Много раз. Крутили, тащили вниз по лестнице. Он укусил ближайшего урода за руку, вырвался. Схватил стул, кинул в преследователей. Грязно материл всех поименно. Сзади навалились, повалили, жестко врезали по почкам. Затем вмешался бармен — бывший боксер всех быстро успокоил. Друзья уехали. Марк остался.
Помещение опустело. Стало очень тихо и пронзительно. Он сидел за баркой и тупо пялился в полупустой стакан выдохшегося пива. Напротив стояла Аврора. Она протянула ему стакан холодной воды.
— Ты зачем так напился, Марк? — сочувственно-иронично спросила девушка.
— Не обиделась?
— Будем считать, ты мне должен.
— Заметано.
— Ты помнишь, как плясал тут?
— Чего-чего?
— Час назад отплясывал, как сумасшедший. Руками махал, гитару терзал, орал «Creep», потом всех матом посылал. Тебя друзья еле угомонили.
— Не помню нифига, — Марк упер пальцы рук в голову и начал массировать виски. — К тебе приставал?
— Пытался.
— Бля.
— Вот именно — бля.
— Тебя в школе ручкой в спину тыкали пацаны с задней парты?
— Может быть, а что?
— Ну вот это примерно то же самое.
— Едь домой, Марк.
— А ты?
— Я тоже уезжаю, закрываемся.
— Такси вызвала?
— У меня парень есть, и он за мной приехал.
Марк очнулся на заднем диване старенькой «японки», которая куда-то неслась утренними дворами. За рулем сидел высокий крепыш среднеазиатской наружности. Он молчал. Магнитола тоже.
— Ха! — Марк растянул губы в мерзкой алкогольной ухмылке. — А вот и нет! Его видели в другом баре, он там бухает с каким-то металлистами.
Аврора села напротив Марка и аккуратно сложила руки одна на другую.
— Тебе почем знать?
— Мне доложили. Видели твоего бородатого, точно говорю.
— Вот ведь козлина!
Девушка порывисто приподнялась и махнула стопку чего-то крепкого.
— Бросай его, бросай бородатого.
— Точно?
— Стопудово.
Аврора встала и устало, опустошенно провела ладонью по лбу.
— Теперь тебе точно пора. И я поеду. Увидимся.
— Бросай, говорю! — Марк грохнул стаканом по барке. — Заберу тебя... куда-нибудь.
— Хорошо, а дальше что?
Аврора смотрела прямо и спокойно, в уголках ее рта появилась грустная, немолодая улыбка. Марк опустил голову. «И, правда, — что?» — подумал он. Подумал и уснул.
Аврора села напротив Марка и аккуратно сложила руки одна на другую.
— Тебе почем знать?
— Мне доложили. Видели твоего бородатого, точно говорю.
— Вот ведь козлина!
Девушка порывисто приподнялась и махнула стопку чего-то крепкого.
— Бросай его, бросай бородатого.
— Точно?
— Стопудово.
Аврора встала и устало, опустошенно провела ладонью по лбу.
— Теперь тебе точно пора. И я поеду. Увидимся.
— Бросай, говорю! — Марк грохнул стаканом по барке. — Заберу тебя... куда-нибудь.
— Хорошо, а дальше что?
Аврора смотрела прямо и спокойно, в уголках ее рта появилась грустная, немолодая улыбка. Марк опустил голову. «И, правда, — что?» — подумал он. Подумал и уснул.
5
Марк очнулся на заднем диване старенькой «японки», которая куда-то неслась утренними дворами. За рулем сидел высокий крепыш среднеазиатской наружности. Он молчал. Магнитола тоже. Это наводило на размышления. Вроде серии плохого сериала про бандитов, где главного героя увозят в лес и заставляют копать могилу голышом. Лопата, облепленная смерзшейся грязью и снегом. Бьющий в глаза свет фар. Темные силуэты и холодный блеск на затворе Калашникова. Спаси и сохрани, сука.
Светало. За окном, и в голове. Марк обшарил себя: лопатник на месте, дудка тоже. Уже что-то. Из внутреннего кармана пуховика посыпались купюры максимального номинала вперемешку с мелкими долларовыми бумажками. С этим предстояло разобраться позже. Как и со вторым мобильником, который обнаружился тут же, на заднем сидении. Трубка была отключена и могла принадлежать кому угодно. Включая Путина, Навального или Гарри Поттера.
Светало. За окном, и в голове. Марк обшарил себя: лопатник на месте, дудка тоже. Уже что-то. Из внутреннего кармана пуховика посыпались купюры максимального номинала вперемешку с мелкими долларовыми бумажками. С этим предстояло разобраться позже. Как и со вторым мобильником, который обнаружился тут же, на заднем сидении. Трубка была отключена и могла принадлежать кому угодно. Включая Путина, Навального или Гарри Поттера.
На улице тлело морозное утро середины февраля. Синий тон переходил в белый, все было пустое и одинаковое. Обочины и выстывшие дворы спальных районов не вызывали привычного омерзения. Напротив. Ранние часы перед восходом солнца с их странной многозначительностью и чеховскими умолчаниями заставляли душу возвышенно шевелиться под грудой пахнущей табаком одежды. Христос недаром воскрес на рассвете.
Машина натужно завыла, вкатываясь на лесистый пригорок. Городские выселки. Редкие, болезненно-худые березы вырастали из снежных наносов. Зима в этом году выдалась обильная, хотя большую ее часть Марк, к счастью, не застал. Сегодня его окружала Сибирь, и здесь не было, не могло быть другого и по-другому. Умрешь — начнешь опять сначала. И повторится все, как встарь.
Он начал узнавать окрестности. Вновь потянулись ряды взгромоздившихся на пологие холмы пятиэтажек. Это был его район. Родное гетто. Никаких бандитов и неглубокой могилы в лесу. Просто еще одно утро без конца и начала, где алкогольный дурман сменяет бездна трезвости.
Машина натужно завыла, вкатываясь на лесистый пригорок. Городские выселки. Редкие, болезненно-худые березы вырастали из снежных наносов. Зима в этом году выдалась обильная, хотя большую ее часть Марк, к счастью, не застал. Сегодня его окружала Сибирь, и здесь не было, не могло быть другого и по-другому. Умрешь — начнешь опять сначала. И повторится все, как встарь.
Он начал узнавать окрестности. Вновь потянулись ряды взгромоздившихся на пологие холмы пятиэтажек. Это был его район. Родное гетто. Никаких бандитов и неглубокой могилы в лесу. Просто еще одно утро без конца и начала, где алкогольный дурман сменяет бездна трезвости.
Машина остановилась в знакомом дворе. Марк потянулся к бумажнику, но таксист холодно пресек порыв: «За вас уплачено». Дела... Интересно, кому он обязан внезапной щедростью? С этим также предстояло разобраться позже. Как и со многим-многим другим.
Такси уехало, визжа голой резиной по укатанному снегольду. Марк пошел в сторону подъездной двери. Его слегка покачивало. У самого входа в кармане джинс загудел один из смартфонов. Глухая хрипотца в голосе Федора намекала на старт уничтожительного похмелья.
— Ты жив?
— А ты?
— Я уже на работе.
— Опять перегаром коллег пугаешь? Тебя точно уволят.
— Я уже на испытательном сроке. Если начальник сейчас придет, мне конец. Ты из Квартала-то выбрался? Чем все закончилось?
— На районе. Там такое творилось...
— Дрался опять?
— Скорее нарывался на праведный удар по харе. Я почти ничего не помню.
— Как обычно. Так что у тебя с Авророй?
— Как в той песне Высоцкого, только наоборот.
— Это где про Париж?
— Нет, где про стены с обоями.
— Так-так, значит: «Хорошо, что вдова все смогла пережить, пожалела тебя
и взяла к себе жить»?
— Ага.
— А почему наоборот?
— Не вдова, и не взяла.
— Правильно сделала.
— Вот именно.
Такси уехало, визжа голой резиной по укатанному снегольду. Марк пошел в сторону подъездной двери. Его слегка покачивало. У самого входа в кармане джинс загудел один из смартфонов. Глухая хрипотца в голосе Федора намекала на старт уничтожительного похмелья.
— Ты жив?
— А ты?
— Я уже на работе.
— Опять перегаром коллег пугаешь? Тебя точно уволят.
— Я уже на испытательном сроке. Если начальник сейчас придет, мне конец. Ты из Квартала-то выбрался? Чем все закончилось?
— На районе. Там такое творилось...
— Дрался опять?
— Скорее нарывался на праведный удар по харе. Я почти ничего не помню.
— Как обычно. Так что у тебя с Авророй?
— Как в той песне Высоцкого, только наоборот.
— Это где про Париж?
— Нет, где про стены с обоями.
— Так-так, значит: «Хорошо, что вдова все смогла пережить, пожалела тебя
и взяла к себе жить»?
— Ага.
— А почему наоборот?
— Не вдова, и не взяла.
— Правильно сделала.
— Вот именно.
Иркутск, февраль 2018